| Перевод Светланы Черкесовой (Краснодар) Фольклор и коровья оспа. — Местная легенда. — Рождение легенды. — Бенджамин Джести. – Второе исследование для Королевского общества. — Откуда произошло название натуральной оспы. — Откуда произошло название сифилиса. — Почему сифилис был так назван. — Научное обоснование легенды. — Точка зрения Дженнера обретает форму. — Работа возвращена Королевским обществом. — Первоначальная теория. — Доказательства. — Мошенническая проверка. — Коровья оспа описана не полностью. — Обнаружено сходство с натуральной оспой. — Названа натуральной оспой коров. — Объяснения не представлены. — Факты замалчиваются. — Проверка на Джеймсе Фиппсе. — Значение действий Королевского общества. Вернувшись в Лондон в 1788 или 1789 году или для прочтения доклада Королевскому обществу о своем исследовании кукушек или для избрания его членом, Дженнер привез с собой рисунок необычного поражения кожи на руке доярки, представлявшего собой большой голубовато-белый волдырь размером с серебряный трехпенсовик. Дженнер показал рисунок своим старым лондонским друзьям, включая Бэнкса, Хоума и Хантера; грубо сделанный набросок раздувшегося волдыря, появляющегося при коровьей оспе (cowpox), есть среди рисунков Хантера на конверте с недатированным письмом от Дженнера 1 . Болезнь заинтересовала всех в Лондоне, но для молочных ферм Дорсета, Уилшира, Глостершира, Норфолка и других графств она была более или менее обычна. Некоторые коллеги Дженнера знали о ней довольно много, особенно мистер Фьюстер из Торнбери. Вряд ли сам Дженнер знал о болезни больше, чем можно было выяснить из разговоров, и, по правде говоря, язвы на руках дояров обычно не лечили, или же ими занимался ветеринар, а не хирург 2 . Но воображение Дженнера было захвачено услышанной болтовней о том, что дояры, перенесшие коровью оспу, стали невосприимчивы к оспе натуральной (smallpox); ему показалось, что он нашел еще одну тему для доклада в Королевском обществе, и с присущей ему ленью и непоследовательностью он просто запомнил слова о коровьей оспе. Когда название коровьей оспы вошло в обиход, не помнили даже старожилы. Как выразился сам Дженнер, оно существовало «с незапамятных времен» 3 . До конца восемнадцатого века никто и не думал связывать коровью оспу с оспой натуральной, а если кто находил связь между двумя болезнями, то скорее пустословы, чем сельские жители с настоящими практическими знаниями одной или обеих болезней. Единственное, что связывает коровью и натуральную оспы, это слово «оспа» (pox) в названии каждой болезни; это напоминает историю про реки в Македонии и Монмуте 4 . Созвучие названий, как и всегда, произвело впечатление на легковерных людей, знакомых с предметом больше на словах, чем на деле. Те, кто имел несчастье перенести коровью оспу с изъязвленных сосков коровьего вымени на свои пальцы, имели смутное представление о том, почему болезнь называется оспой. Но неугомонным болтунам, ничего не знающим, кроме названия, требовалась хорошо продуманная легенда. Они говорили доярам: вы перенесли коровью оспу, значит, натуральной оспой вы не заболеете. Не стоит думать, что известная сегодня легенда созревала медленно, уходя корнями в предыдущий опыт. И ни в коей мере она не была обычна для пастбищ Англии, где и обнаружили коровью оспу. Мистер Джейкобс, видный бристольский стряпчий во времена Дженнера, свидетельствовал, что около сорока лет назад, когда молодым человеком он работал на ферме своего отца, ему доводилось дважды страдать от язв, вызванных коровьей оспой, но он никогда не слышал, чтобы коровья оспа предотвращала заражение натуральной оспой 5 . С 1774 года и даже ранее Дорсетшир известен как колыбель легенды о коровьей и натуральной оспе, но нельзя исключить, если мы доверимся доказательствам, собранным Пирсоном (ноябрь 1798 года), что подобная легенда могла возникнуть независимо по тем же причинам в других английских районах, занимающихся молочным животноводством. Те, кто после того, как о работах Дженнера все начали говорить, утверждали, будто обнаружили подобные деревенские легенды и в отдаленных частях Европы, таких как Гольштейн и Прованс, не подумали, видимо, о возможности, что их не особо разборчивым информаторам такие мысли пришли в голову уже после Дженнера 6 . В зарубежных версиях легенды говорилось об овечьей оспе, а о болезнях крупного рогатого скота лишь смутно намекалось 7 . Заслуживающий доверия немец д-р Хейрн из Берлина, первым осуществивший вакцинацию в этой столице, совершенно опеределенно сообщает, что в молодости он слышал от своего отца о доярках, получивших язвы на руках с сосков коров, но никто и никогда не упоминал о защите против натуральной оспы 8 . Во Франции даже нет названия «коровья оспа» и, следовательно, никакого основания для легенды. Рассказы о добровольном заражении коровьей оспой в Белуджистане и перуанских Андах вряд ли могут рассматриваться в качестве доказательства всемирного распространения легенды, которая на самом деле произошла в западных графствах от игры слов, вытащенной на свет Дженнером. Даже в восточных графствах, где болезнь называлась нарывной оспой (pap-pox), до Дженнера легенду о защите от натуральной оспы не знали. Найти источник легенды нетрудно. Желание защититься от болезни, устоять против или заговориться от нее существует с древних времен, и оно присуще взглядам на лечение как просвещенных, так и простых людей. Обычно заговоры или противоядия зависели от игры слов. Такой невообразимой чуши полно в старых травниках. Например, для защиты от бешеной собаки нужно носить в мешочке на запястье собачник 9 , а корень собачьей розы 10 служит противоядием от укуса собаки 11 . Предполагаемое противостояние коровьей и натуральной оспы было вызвано такой же игрой слов, а вовсе не схожестью между двумя болезнями. Конечно же, те, кто видели оспу на коровьих сосках и бóльшая часть тех, кто страдал от болезненных и зачастую трудноизлечимых язв на руках, не могли усмотреть настоящей связи с натуральной оспой или того, что одна болезнь имеет отношение к другой. Свела их вместе в первую очередь игра слов. Следующий шаг в развитии легенды также сделали неграмотные сельские жители. С середины прошлого века [книга написана в XIX веке. — Прим. перев.] большинство англичан было знакомо с выражением «получить надрез от оспы»; считалось, что лучше получить надрез от натуральной оспы в удобное время, чем рисковать и заразиться оспой во время эпидемии. В 1774 году 12 преуспевающему дорсетширскому фермеру Бенджамину Джести пришло в голову, что можно сделать надрез и от коровьей оспы, и он действительно сам сделал надрезы жене и своим двум детям от этой болезни, то есть он внес материал из язвы на коровьем соске в надрезы на руках своих домочадцев. Что случилось дальше, точно не известно, кроме того, что пришлось пригласить врача, но, судя по всему, странная причуда Джести не нашла своих последователей. Тем не менее так много говорилось о защите от натуральной оспы благодаря инокуляции мягких ее разновидностей, таких как нелепая свиная оспа, что выдумка о коровьей оспе возникала то тут, то там. О существовании легенды Дженнер узнал совершенно случайно. На протяжении нескольких лет он лишь упоминал о ней в разговорах со своими коллегами, постоянно поднимая эту тему во время застолий в деревенских тавернах. Больше всего о коровьей оспе и язвах знал Фьюстер из Торнбери, и он, как и прочие, имел, к несчастью, очень веские причины считать защиту дояров от натуральной оспы бабушкиными сказками. Когда бы Дженнер ни начинал заводить разговор о своей выдумке, ему тут же приводили множество примеров, что дояры болеют натуральной оспой так же, как и другие люди 13 . Стало понятно, что сама по себе легенда нежизнеспособна. Мы все слышали о том, как Дженнер боролся с трудностями и не давал сбить себя с толку, но немногие знают, какие это были трудности, и как он обошел их. Опыт здравомыслящих сельских врачей всегда предписывал им признавать неопровержимые факты. Именно такой опыт и встал на пути Дженнера, который знал намного меньше своих деревенских коллег о коровьей оспе. Тем не менее Дженнер понял, что появилась возможность повторить свой успех с кукушкой в Королевском обществе. Как следует из предисловия к его работе, он решил возвести сельские поверия в ранг научного знания. Вряд ли он вообще взялся бы за эту тему и стал бы упорствовать, если бы знал столько же о коровьей оспе у коров и у дояров, сколько его соседи, врачи и ветеринары. Но, похоже, Дженнер только слышал разговоры о ней, знал название болезни и что она вызывает поверхностные язвы на руках дояров. Легко можно понять дорсетширского фермера Джести, введенного в заблуждение названиями и наружной манифестацией обеих болезней. Но для оправдания более тяжкой вины Дженнера нам придется предположить, что он понимал природу коровьей оспы не глубже и судил о настоящем значении названия болезни не лучше, чем Джести. На самом деле Дженнер не был способен к точному мышлению. Он обладал развитым воображением, поэтому главную роль играли для него разговоры. В то время, когда его прозаично настроенные соседи-врачи не усматривали связи между коровьей и натуральной оспой и обращали должное внимание на то, что страдающие от коровьей оспы дояры не избегали обычной для того времени эпидемии, Дженнер убедил себя, что одна оспа как-то связана с другой, что для известного по слухам противостояния между болезнями существует какое-то научное, характерное для болезни основание, что случаи заболевания натуральной оспой у дояров, уже до этого зараженных коровьей оспой, были всего лишь исключениями, и однажды он сможет доказать это. Давайте разберемся, однако, почему коровья оспа так именовалась простыми людьми еще до Дженнера и почему оспенные эпидемии, пришедшие в Европу с Востока, получили такое название. В наши дни нам проще иметь дело с вопросами филологии и патологии, чем современникам Дженнера, но вряд ли наша убежденность в том, что эти болезни совершенно разные, несмотря на схожесть их названий, будет превосходить убежденность, существовавшую в те времена. Дженнер не обладал чутьем на эмпирические факты, оттого он и начал с фантазий и нелепостей, а закончил систематической ложью и увиливаниями. Впервые «small pockes» («маленькие рябинки») в английских рукописях упоминается в «Хрониках» Холиншеда (1577 год), где описана эпидемия 1366 года, названная Полидором Вергилием pestilentia [лат. повальная болезнь, мор, чума. — Прим. перев.] и lues [лат. сифилис. — Прим. перев.] Под эпидемией pestis [лат. язва, чума. — Прим. перев.] в Англии в поздний период царствования Эдуарда III, по всей вероятности, подразумевалась чума. Судя по всему, Холиншед дал буквальный перевод — «smallpox» [т. е. «малый сифилис», «оспа». — Прим. перев.]; в любом случае, слово прижилось. Таким образом, это доказывает, что название, хоть и появившееся благодаря ошибке, было известно во времена царствования Елизаветы. Возможно также, что это слово появилось в Англии еще до того, как стала известна сама болезнь; вполне вероятно, что англичане заимствовали французское petite vérole 14 [фр. «малый сифилис», «оспа». — Прим. перев.], это единственное в других европейских языках название, составленное по тому же принципу. Существует множество подтверждений, что Франция имела более ранний опыт эпидемий оспы, чем Англия. Эпидемии случались в 1536 и 1568 годах в Париже и в 1577 и 1586 годах 15 по всей Франции. А если мы будем следовать установленным фактам, а не смутным предположениям о давней и всеобщей распространенности оспы, то сможем сделать вывод: первые эпидемии болезни произошли во Франции. В английских хрониках этого периода нет никаких записей об эпидемиях в Англии, несмотря на любопытный ошибочный перевод Холиншеда слова «pestis» в отношении событий за двести лет до 1577 года, когда в Англии стали говорить об оспе, — именно в этом году свирепствовала эпидемия по всей Франции, и Англия напрямую заимствовала французское название болезни. Разумеется, в Англии могли быть случаи оспы и в ранние времена, хотя вряд ли можно это утверждать это на том основании, что слово variola [лат. натуральная оспа. — Прим. перев.] использовалось средневековыми английскими компиляторами медицинских трудов, поскольку все компиляторы переписывали друг у друга или из некоего общего галено-арабского источника, а их знакомство с болезнями ограничивалось исключительно словесными описаниями. Вот почему Джон Ардерн, запутавшийся наблюдатель и практик-эмпирик, так выделяется на их фоне. Он был блестящим ученым и описывал наблюдения природы. Хотя в начале XVII века в Лондоне действительно были зафиксированы случаи натуральной оспы, число их, видимо, было невелико. Отчеты о смертности в Лондоне публиковались капитаном Джоном Гронтом 16 , начиная с 1629 года. Нет никаких подлинных записей о более ранних годах, но даже в 1629 и последующих годах количество смертей от оспы было довольно мало, исключая не слишком серьезные циклические вспышки. Число летальных исходов в Лондоне стало держаться на довольно высоком уровне каждый год не ранее 1667 года 17 . Именно в этот период жил Сиденгам 18 , и есть все основания предполагать, что он был первым английским автором, описавшим натуральную оспу, ведь он, скорее всего, первым столкнулся с высокой заболеваемостью. Как у французов vérole предшествовала появлению petite vérole, так и у англичан сифилис («pox») появился до оспы («smallpox»). Эту последовательность можно отследить не только благодаря филологии, но и благодаря истории. С 1494 по 1498 годы по всей Европе свирепствовала эпидемия странной и незнакомой болезни — сифилиса, и она с неослабевающей силой продолжалась где-то до 1520 года. Названия странной болезни менялись и были различны. В воззвании Джеймса IV Шотландского от 22 сентября 1497 года говорится об изоляции инфицированных Эдинбурга на острове Инч Кит, болезнь названа по-французски Grandgor «and the greit uther Skayth» 19 . Однако во Франции сифилис стали называть vérole, а в Англии pox. По крайней мере, в прошении Саймона Фиша Генриху VIII в 1530 году против священников-папистов используется термин the Pockes 20 [англ. щербины, пустулы, то есть сифилис. — Прим. перев.] Во времена Шекспира это слово было у всех на слуху и использовалось применительно к позорной болезни, известной уже более века. В XVII веке оно иногда использовалось для названия натуральной оспы, но это всего лишь небольшое отступление от обычного значения. Сегодняшнее мнение, что под the pox изначально подразумевалась натуральная оспа, происходит из-за забавной ошибки, ее я опишу в сноске 21 . Lues venereal [сифилис. — Прим. перев.] по-английски назывался pockys, pockes или pox [каждое из этих слов также означает «рябинка», «оспина», «пустула», «щербинка». — Прим. перев.], и любой студент, изучающий историю английского языка, может понять, почему, хотя для знакомых с болезнью в ее современной форме подобное название может показаться неточным. Отличительной чертой эпидемии, начавшейся в 1494 году, были кожные высыпания по всему телу. Для большинства отчетов того времени подобные высыпания (теперь считающиеся «вторичными») заслонили собой все остальные признаки болезни. В 1566 году Луизини опубликовал в Венеции два тома отчетов о той эпидемии 22 . Другие отчеты (опубликованные Ле Мэром) сообщают, что в Савойе болезнь называлась la clavela — из-за высыпаний твердых узелков, папул, волдырей и тому подобного на коже; в современном французском языке la clavelée означает овечью оспу — по той же причине. В монографии венецианца Николаса Масса (долгое время она считалась самой авторитетной, хотя Хенслер сомневается, что в ней содержатся сведения из первых рук 23 ) дается формальное определение болезни, и первые строчки его описания болезни таковы: pustulæ diversæ etaliæ infectiones cutaneæ [лат. различные пустулы и прочие кожные болезни. — Прим. перев.] В пятой главе, посвященной пустулам, Масса пишет, что они возникают по всему телу — на конечностях, лице и голове, а также у корней волос. Именно в этом описании используются такие термины как «вздутые», «распухшие», «сочащиеся жидкостью»; «красные», «синюшные», «беловатые»; «маленькие», «сухие», «вызывающие зуд»; «широкие», «плоские», «мягкие». У заболевших пустулы появлялись сравнительно рано (уже на вторую или третью неделю), и сыпь часто являлась сигналом к ослаблению печально известных головных болей и ломоты в конечностях. Во многих случаях пустулы настолько затмевали все остальное, что о первичной язве даже не думали. Понятно, что Масса считал болезнь кожной, и именно из-за этой точки зрения Хенслер не доверял его труду. Но термин pustulæ широко используется современными авторами 24 , и от них мы знаем, что «пустулы» прорываются и гноятся, превращаются в разъедающие кожу язвы, у их основания разрастаются бородавки и нарывы, и иногда из этих язв на лице может начаться кровотечение, оказывающееся смертельным. Можно предположить, что тот же термин (pustulæ) применялся к первичным язвам, и что в основном описываются именно они, но выражение pustulæ malæ per totum corpus [лат. болезненные пустулы по всему телу. — Прим. перев.] дает настолько красноречивую и подробную формулировку, что не оставляет никаких сомнений. Сыпь, как мы теперь знаем, являющаяся вторичным проявлением сифилиса, была ужасной чертой большой эпидемии; появление на коже pustulæ дало фрацузское название vérole и английское pox. Таким образом, когда появилась болезнь, известная в Аравии и на Востоке на протяжении веков, совершенно другой природы и патологии — заразное кожное заболевание, вызывающее пустулы (оспины), прозванная в Европе на средневековой латыни variola 25 , то из-за присущих ей пустул, очень схожих с сифилитическими по своей отталкивающей природе и распространенности, но различающихся в деталях и имеющих свои характерные особенности, она была названа малым сифилисом. Эти так называемые pustulæ, особенно на лице, были самой характерной чертой большой эпидемии, известной изначально как эпидемия сифилиса, и по этой причине болезнь получила свое обиходное название 26 . В дальнейшем сифилис утратил свои самые страшные формы высыпаний на коже, но в Англии сохранилось его простонародное название, имеющее отношение только к вторичной стадии болезни, пустулам. Сифилис сохранил свое название; не обязательно слово pox должно означать variola, иначе не было бы такого уточнения как small-pox или lesser-pox [малый сифилис или меньший сифилис. — Прим. перев.] Таким образом, когда обитатели молочных ферм Англии назвали (точно неизвестно, когда) коровьей оспой (cow pox) некое типичное и характерное заболевание коровьих сосков, то Шекспир использовал его в качестве характеристики конкретного «язвительного» персонажа 27 — из-за гнойных, едких и язвенных болячек на коровьих сосках, а также из-за их заразности. Ни в коем случае нельзя исключить, что болезнь назвали так из-за язв, перешедших на руки дояров от прикосновений к коровьим соскам, и нет никаких сомнений, что повсеместное использование названия закрепилось из-за сходства высыпаний, хотя оно и не несло в себе оскорбительного смысла, присущего классическому названию. Коровья оспа была заболеванием коровьих сосков и была заразна для дояров, в Норфолке ее называли оспенными нарывами. Благоприятные условия возникновения болезни и способ ее передачи будут описаны позже словами простого глостерширского ветеринара, жившего во времена Дженнера (глава 3, стр. 56). Легковерные люди и пустые сплетники, слышавшие только похожие имена, считали коровью оспу амулетом или заговором против оспы натуральной. Дояры должны были быть научены горьким опытом и здравым смыслом, которые помогали им cдерживать свою доверчивость, тогда как врачам, которых приглашали лечить язвы на руках дояров, и ветеринарам было сложно найти сходство с натуральной оспой. Подобная нелепица не могла сосуществовать с настоящими, пусть и только эмпирическим, знанием обеих болезней, не говоря уже о частых случаях, когда дояров инокулировали натуральной оспой или они ею заражались подобно прочим людям. Эта чушь возникла благодаря поверхностному, чисто словесному знакомству с предметом. Такое представление даже вряд ли можно назвать поверхностным; для патолога или эпидемиолога было бы такой же совершенной нелепостью рассуждать о коровьей оспе, становящейся натуральной оспой, как о том, что конский каштан — это каштановой масти лошадь [в английском здесь игра слов: horse-chestnut и chestnut horse. — Прим. перев.]. У д-ра Дженнера получилось ухватиться за эту удивительную легенду и сделать ее удовлетворяющей научным требованиям, несмотря на раздражение и насмешки, с которыми ту встретили его простые коллеги-врачи, практикующие в районах, где коровья оспа была распространена. Трудно оправдать легкомыслие или преступную небрежность Дженнера, даже если рассматривать лишь отправную точку. Только одно может служить смягчающим обстоятельством для его заблуждения: форма везикулы, появляющаяся на руках дояров в первые дни после заражения коровьей оспой. Благодаря экспериментам Рикорда, Генри Ли и других, нам теперь известно, что язва на коже, появившаяся после инокуляции сифилиса, вначале напоминает такую же беловатую везикулу на руках дояров, заразившихся коровьей оспой, и что классический сифилис и коровья оспа в этом и прочих аспектах очень схожи (см. главу 5, стр. 119). У Дженнера не было имеющихся сегодня средств для проведения опытов, чтобы пойти по верному пути, хотя один из его самых ранних критиков, Мозли, в 1798 году заявил совершенно ясно, «основываясь исключительно на аналогии и патологии», что коровья оспа — это lues bovilla [лат. бычий сифилис. — Прим. перев.], и что натуральная и коровья оспы «совершенно непохожи». Дженнеру могли бы помочь и заурядный здравый смысл, не противоречащие друг другу свидетельства, умение обобщать, простое следование очевидным фактам, не унесись он в облака, очарованный словесной иллюзией. Привезенный Дженнером в Лондон в 1789 году рисунок везикулы на руке зараженной коровьей оспы доярки — первое серьезное доказательство интереса Дженнера к вопросу. Его переписка с Хантером на протяжении двух или трех лет после того не содержит никаких упоминаний коровьей оспы, и есть все основания предполагать, что Дженнер занимался этой проблемой так же вяло и бессистемно, как и исследованиями кукушки, спячкой и миграцией птиц 28 . С 1789 года, когда он зашел так далеко, что нарисовал язву в везикулярной стадии на руке доярки, о коровьей оспе не упоминается до 1794 года, когда эта тема уже переполняет Дженнера. Он говорит о ней в своей переписке с Клайном 29 , а тот сообщает о ней Джозефу Адамсу, одному из учеников Хантера 30 ; Адамс, в свою очередь, пишет без ссылки на источник о предположительном антагонизме коровьей и натуральной оспы в первом издании своих «Болезнетворных ядов» (1795). Адамс обсуждал эту идею в разговоре со своим близким другом, преп. д-ром Уортингтоном; последний написал о теориях Дженнера д-ру Хейгарту из Честера, очень известному врачу тех лет 31 . Интересен ответ Хейгарта (15 апреля 1794 года): Ваше замечание о коровьей оспе и в самом деле удивительно, оно настолько странно и настолько противоречит всем последним данным, [что] потребуются ясные и полные доказательства для признания его достоверным… Я надеюсь, что никто не доверяет сказкам простонародья. Доказательством, что подобные разговоры велись в медицинских кругах на западе страны, может служить и то, что д-р Беддоуз, ведущий бристольский врач, вынужден был походя упомянуть эту тему в своих «Вопросах инокуляции», которые он добавил к переводу (Лондон, 1795) с испанского трактата Жимберната 32 о бедренной грыже. Только в мае 1796 года Дженнер предпринял первые шаги для осуществления своей идеи. Прослышав о коровьей оспе у дояров на ферме неподалеку от Беркли, из большой везикулы на руке доярки Сары Нельмс он взял немного жидкости и 14 мая инокулировал ее в обе руки восьмилетнего мальчика Джеймса Фиппса. Экспериментальная инокуляция была похожа на случайное заражение дояров, особенно через трещины и царапины на руках. 2 июля Дженнер инокулировал мальчика натуральной оспой, пытаясь доказать, что предыдущее заражение коровьей оспой защитило его от вариолярной инфекции. В течение осени или зимы он объединил сообщения о коровьей оспе у коров и дояров, которые собрал ранее, и несколько известных ему случаев, когда инокуляция натуральной оспой не имела последствий у переболевших коровьей оспой дояров или же они не заболевали натуральной оспой во время эпидемии. Из этих материалов и опыта над Джеймсом Фиппсом Дженнер смастерил работу, снабдил ее рисунком язвы от коровьей оспы на руке доярки Сары Нельмс, и в конце 1796 или в начале 1797 года отправил свой труд в Королевское общество. Вероятно, работу передали без соблюдения формальностей сэру Джозефу Бэнксу, а тот показал ее лорду Самервиллю, председателю комитета сельского хозяйства. Работу представили совету Королевского общества 33 , но отзыв о ней был неблагоприятным; особенно сильно не понравилась она Эверарду Хоуму, так что Дженнер получил свою статью назад. Тема работы была новой для научных кругов, и рецензентам доказательства теории Дженнера не показались достаточно вескими для опубликования исследования в «Философских трудах» 34 . Тем не менее лорд Самервилль заявил, будто он слышал от одного врача из Блэндфорда в Дорсете, что в этом графстве также говорят о защитных свойствах коровьей оспы против оспы натуральной, что было отголоском известных ранних опытов фермера Джести с коровьей оспой, которые, вероятно, и стали естественной почвой для этой легенды. Не осталось точных сведений о содержании первой работы, но мы знаем, что в ней присутствовало описание единственного опыта с коровьей оспой над Джеймсом Фиппсом, и в ней не упоминались ни случаи лошадиного мокреца, ни опыта с ним, который был проведен только в марте 1798 года. Следовательно, вероятно, что знаменитая теория о лошадином мокреце как источнике настоящей коровьей оспы если и присутствовала в работе, то была лишь намечена в общих чертах. Из-за отказа Королевского общества принять работу, у Дженнера появилась возможность значительно изменить и представить ее снова в 1798 году. Точно так же возврат его трактата о кукушке (хоть и по его собственной просьбе) позволил Дженнеру внести туда в последний момент потрясающие новшества, описанные в предыдущей главе. Дабы не упустить ни одной детали в историческом исследовании дженнеровской легенды, следует, прежде чем двинуться дальше, рассмотреть теорию о коровьей оспе и ее доказательства, предложенные Дженнером Королевскому обществу первоначально. Теория о коровьей оспе, не осложненная лошадиным мокрецом, была обыкновенной деревенской басней о том, что дояры, получив пустулы на пальцах из-за прикосновения к коровьим соскам, становятся невосприимчивы к натуральной оспе. Прихорашивая эту легенду для Королевского общества, Дженнеру пришлось, разумеется, придать ей наукообразный вид, а также добавить опыты. Столетие существования английской науки предполагало, что любая теория или точка зрения, даже если она диалектически абсурдна, будет внимательно выслушана и даже встречена с энтузиазмом при условии наличия опытов. Только с помощью опытов Дженнер смог превратить заурядную выдумку о коровьей оспе в науку, приемлемую для Королевского общества. Вряд ли он вообще решился бы выдвинуть свою теорию, не имейся для нее определенной экспериментальной поддержки, ведь обычный основанный на здравом смысле врачебный опыт его соседей полностью противоречил идее о защитных свойствах коровьей оспы. Эксперименты состояли из двух этапов. Сначала пожилым доярам, когда-то перенесшим коровью оспу, делалась инокуляция натуральной оспы, чтобы проверить, «возьмется» ли она. На втором этапе следовало заразить коровьей оспой ребенка, а затем провести вариоляционный тест. Почему для установления истины с перенесшими коровью оспу пожилыми доярами потребовалось пренебречь опытом ради эксперимента, это выше всякого понимания. На самом деле настоящей, но не провозглашаемой публично и, вероятно, неосознанной, целью эксперимента с доярами было обойти опыт и найти «научное» обоснование удобной иллюзии. Поэтому Дженнер хранил молчание о переболевших коровьей оспой доярах, которые позднее заболели натуральной оспой, хотя он легко мог собрать сообщения о множестве подобных случаев со своего собственного района. Дженнер обращал внимание только на тех дояров, перенесших коровью оспу, кто по воле случая или из-за личных особенностей не заболел натуральной оспой. Эти-то данные и стали экспериментальными доказательствами защитной силы коровьей оспы. В двух или трех случаях экспериментом было «воздействие» инфекции натуральной оспы на перенесшего коровью оспу человека, словно в то время большинство взрослых и пожилых людей не подвергались одинаковому воздействию и не обладали одинаковой сопротивляемостью. В нескольких случаях экспериментальное доказательство находилось ретроспективно, когда не удавалась инокуляция натуральной оспой, при том что у других она была успешной, но цели доказать, что подобные неудачи происходили чаще у перенесших коровью оспу взрослых, чем у не перенесших ее взрослых, не ставилось. Еще двоим или троим Дженнер собственноручно привил натуральную оспу, чтобы проверить их сопротивляемость, полученную с помощью коровьей оспы. Чтобы доказать, что за прошедшее время сопротивляемость не снизилась, были выбраны довольно пожилые дояры, включая изможденных бедняков, словно прожитые годы не ослабляют восприимчивость и к вирусу натуральной оспы. Но больше всего поражает нравственная сторона первоначальных экспериментов Дженнера, с помощью которых он доказывал защитные свойства коровьей оспы. Если его логика была никудышной, то объективность еще худшей. «Я придумал, — писал он, очень важную вещь: проводя эксперименты, нужно сначала обратить внимание на состояние оспенного гноя, а потом вводить его в руку перенесшего коровью оспу». Внимание, которое Дженнер обращал на «состояние оспенного гноя», описано им самим у Джона Филипса (случай № 3), перенесшего коровью оспу в девятилетнем возрасте, а затем в шестьдесят два года проверенного на сопротивляемость с помощью инокуляции оспенного гноя, «взятого из руки мальчика как раз перед появлением у него сопровождаемой сыпью лихорадки«. Полностью смысл этого трюка будет раскрыт в главе 6 «Вариоляционный тест», а пока что могу сказать, что метод инокуляции, предлагаемый Дженнером своим читателям для использования в их собственных опытах во избежание «многих последующих неудач и путаницы», был всего лишь высшим выражением мошеннических методов Гатти и Даниэля Саттона, когда эффект от инокуляции был сведен к бледной тени или простой видимости натуральной оспы 35 . Гной для инокуляции брали не из естественно или случайно появившихся пустул натуральной оспы, а исключительно из местной пустулы, образовавшейся в результате искусственной инокуляции, причем делали это немедленно, как только появлялась хоть какая-то жидкость, или «как раз перед возникновением сопровождающей сыпь лихорадки». Это означает, как сообщает французский вариолятор того времени, что «натуральная оспа ослабляется до полного исчезновения, и последние инокуляции не имеют никакой силы» 36 . Умышленный забор одной лишь серозной жидкости из пустулы, появившейся в месте предыдущей инокуляции на руке, позволяет с уверенностью утверждать, что настоящей вариоляции там не было. Вот так Дженнер экспериментальным методом обошел изобличающую правду жизненного опыта, и вот почему он теперь так искренне желал, чтобы и другие вслед за ним провели вариоляционный текст. Тип инокуляции, который должен был произвести минимальный эффект, был тщательно подобран, а когда производился минимальный эффект, то предыдущее заражение человека коровьей оспой приобретало доверие. Неудивительно, что Королевское общество должно было найти представленные Дженнером экспериментальные доказательства защитных свойств коровьей оспы сомнительными по качеству и скудными по количеству. Но сама по себе работа все еще могла быть полезной, если бы там содержались точные данные о коровьей оспе, болезни довольно любопытной и еще не описанной. Такие точные данные в работе отсутствовали. Вряд ли она могла быть заполнена голым теоретизированием о лошадином мокреце, как мы видим в более позднем варианте «Исследования» от 1798 года, однако возможность дать полное, объективное и научное описание коровьей оспы не была использована. Похоже, Дженнер не обладал глубокими знаниями о коровьей оспе у коров и никогда не имел с ней дело, как, например, Клейтон, ветеринар из Глостера (см. главу 3), или как Сили, усердно изучавший эту болезнь в округе Эйлсбери сорок лет спустя 37 . Тем не менее Дженнер знал, что коровья оспа приводит к изъязвлению коровьих сосков, и «ветеринар обычно контролирует это состояние с помощью прижиганий»; что это местная болезнь, и передается она доярам и другим коровам только посредством контакта с ее веществом. О язвах на руках дояров он имел более точное представление, так как язвы были обычным делом и их было проще изучить. Дженнер знал о болезненности фагеденических язв различной интенсивности или застарелости, и о том, что иногда они нуждались в долгом лечении. Сначала они выглядели как большой беловатый или беловато-голубоватый волдырь размером почти с шестипенсовик, как Дженнер и изобразил на своем наброске руки Сары Нельмс, затем через неделю-другую распухшая кожа сморщивалась и волдырь либо лопался, становясь открытой язвой, либо превращался в струп (что обычно происходит с ранами на коровьих сосках) и из-под него некоторое время продолжал сочиться сероватый вонючий гной. Болезнь была неприятной, как на нее ни посмотри, и Дженнер должен был знать, почему дояры инстинктивно называли ее сифилисом. Вклад Дженнера в изучение болезни у дояров ограничился хорошей цветной гравюрой, изображающей болезнь на руке доярки. Он даже не сообщает, превратилась ли тогда везикула в в болезненную язву, как это обычно бывает; он предоставляет читателю довольствоваться впечатлением, что в этом конкретном описанном им случае болезнь представляла собой везикулярную «сыпь». Когда Сили взялся за научное изучение этой темы, он отразил последовательные стадии папулы, везикулы и язвы; на гравюрах Сили 38 хорошо видно, что язвы бывают различной степени плотности и воспаления. Рисунка, изображающего болезнь, инокулированную мальчику Фиппсу, представлено не было, но описание подробнее, чем в случае с дояркой, от которой взяли материал для заражения. Я привожу фразу, на которую делался особый упор: «Со временем на надрезах появляются нагноения, очень похожие на те, что производятся вариоляционным материалом». Это заявление на самом деле ни о чем не говорит, оно просто описывает надрезы, постепенно начинающие гноиться, но при этом используется старая терминология инокуляций натуральной оспы, и не очень искушенному читателю казалось, что коровья оспа была формой натуральной оспы. Возможно, что и сам Дженнер в это верил, вопреки абсолютной несхожести между язвами на коровьих сосках или пальцах дояров и заразной кожной сыпью у людей. Возможно, ему никогда не приходило в голову задуматься, почему задолго до него в разговорах коровью оспу называли сифилисом. По всей вероятности, Дженнера ослепило честолюбивое желание найти научное основание для легенды о защитных свойствах коровьей оспы, и он не обратил внимания на очевидные факты. Но это никак не может оправдать его представление своего труда Королевскому обществу и врачам тем способом, о котором сейчас и пойдет речь. Дженнер назвал свою работу «Исследование причин и последствий Variolæ Vaccinæ, болезни, обнаруженной в некоторых западных графствах, особенно в Глостершире, и известной под названием коровьей оспы». Можно возразить по поводу «обнаруженной», но оставим это. Суть этого длинного и мудреного заголовка сводится к Variolæ Vaccinæ, единственному названию в этом кратком заголовке. Variola Vaccinæ означает на латыни натуральную оспу коров. Болезнь коров и дояров, известная сельскому люду на протяжении поколений под названием коровьей оспы, теперь внезапно была представлена образованному обществу, никогда не слышавшему о ней ранее, под новой торговой маркой. Последняя написана на титульном листе, она затмевает прежнее простонародное название и возвышенностью, и претензией на научную точность, а также, в целях удобства, становится отличительным названием. Это поразительное новшество присутствует только на титульных листах. Дженнер нигде не указывает, ни в предисловии, ни в самом тексте, что это имя новое, до того неизвестное в ветеринарных или медицинских трактатах, он нигде ни единым словом не объясняет своего изобретения и не использует его ни в предисловии, ни в тексте. Но оно присутствует в заголовке в качестве полного, правильного и научного названия болезни, которое копируется журналами и повторяется в сотнях различных сочетаний, хотя из самой работы при этом больше не цитируется ни единого слова, и несет с собой всю силу идеи, что естественно при использовании описательных синонимов для объяснения неизвестного понятия 39 . Как одна уловка тянет за собой другие, так и вводящий в заблуждение заголовок на титульном листе заставил Дженнера скрывать настоящие факты и предлагать ложные объяснения в тексте. Сейчас нас интересует только один пример, великая первая историческая вакцинация Джеймса Фиппса. Нас заставляют поверить, что с самого начала надрезы на руках Фиппса повели себя точно так же, как если бы они были сделаны для натуральной оспы; на девятый день он превосходно себя чувствовал, присутствовало только небольшое рожистое покраснение, «но все сошло (оставив на инокулированных частях корочки, а потом струпья), не причинив ни мне, ни моему пациенту малейшего беспокойства». Очень сердечно и обнадеживающе, нет никаких сомнений, но скромное упоминание в скобках о последующих струпьях — те детали, в которых прячется дьявол. Значение струпов, появившихся после первого образования корочки на язвах коровьей оспы на руке, нам хорошо известно благодаря рассказам более непредвзятых и достойных уважения людей, вакцинировавших с помощью вещества, взятого прямо из коровьего соска или с пальцев дояров. Давайте рассмотрим пример из числа самых ранних вакцинаций после Дженнера, описанный Юзом из Страуда 40 : в декабре 1798 года Уильям Кинг, пятнадцати лет, был инокулирован с помощью вещества, полученного от Дженнера и взятого им же от больной коровы из Стоунхауза. На десятый день у подростка появились высыпания или очаги, очень похожие на таковые у Джеймса Фиппса; на восемнадцатый день «центральная корочка стала похожа на струп»; на двадцать восьмой день струп сошел, оставив после себя язву глубиной с четверть дюйма; ее лечили ртутной мазью, и постепенно она прошла. Вот в чем смысл хитрого замечания в скобках «оставив на инокулированных частях корочки, а потом струпья». Если после отпадения поверхностных корочек мы наблюдаем появление струпьев, а потом их постепенное отслоение (обычно с помощью припарок), и видим, что язвенные каверны заполняются грануляционной тканью и покрываются новой кожей, то мы должны сделать вывод, что даже если Джеймс Фиппс «превосходно себя чувствовал на девятый день», то на протяжении нескольких недель его руки были в язвах. Его руки в двух местах могли быть излечены только ко 2 июля, когда ему был сделан тест с натуральной оспой. В соответствии с обычной практикой, материал натуральной оспы вводили в руку рядом с местом вакцинации, и, учитывая это, неудивительно, что пустула, появившаяся в месте инокуляции, так и не нагноилась, даже если предположить, что Дженнер применил не предлагавшийся им своим читателям для проверки мошеннический метод Саттона, а более надежный способ инокуляции натуральной оспы. Мы не знаем точно, как повела себя местная оспенная пустула у Джеймса Фиппса. Дженнер сообщает лишь, что «руки выглядели так же, как мы обычно видим у инокулированного гноем натуральной оспы пациента, перенесшего коровью или натуральную оспу». Когда проверку провели во второй раз, то «никакого значительного влияния на конституцию оказано не было». «Бедного Фиппса», как называл его Дженнер, довольно часто так проверяли, и инокуляции у него никогда не «брались». Он был слабым, болезненным созданием, у которого подозревали чахотку, а на деле могла быть только золотуха, и он не был подходящим объектом для экспериментов с инокуляциями натуральной оспы. По рассмотрению всех фактов, становится понятно, почему рецензенты Королевского общества отказались рекомендовать статью Дженнера о коровьей оспе к публикации в «Философских трудах». Во времена, когда его президентом был меценат Бэнкс, общество не имело особенно высоких стандартов критического подхода 41 , но в любом случае оно оценило бы подтвержденные свидетельствами факты, ясное описание происходящего, доходчивость и прочие качества, гарантирующие добросовестность исследователя, даже если его наблюдения ошибочны, а в выводы вкралась ошибка. В Королевском обществе все складывалось в пользу Дженнера. Его предыдущую работу встретили благосклонно, даже со снисхождением, его выбрали членом общества через несколько месяцев после ее публикации, председатель Бэнкс был его другом, Эверард Хоум (которого Дженнер больше всех обвинял в том, что работу о коровьей оспе отклонили) был товарищем по пансиону в доме Джона Хантера двадцать пять лет назад. Дженнер нашел новый предмет для изучения — неописанную болезнь, представляющую научный и практический интерес для производителей и потребителей молока. Почему работу вернули Дженнеру, можно только догадываться, но мы будем недалеки от истины, если предположим некоторую скудость первоначальных наблюдений коровьей оспы, некоторую неясность в объяснениях, заподозрим неуместную однобокость в случаях защищенных дояров и обратим внимание на непреодолимое ощущение неправдоподобия при объяснении особенностей такой болезни как коровья оспа, названной натуральной оспой коров. 1 Ottley’s Life of John Hunter, p. 39.
2 Официально профессия Дженнера, согласно полученному им образованию, именовалась «хирург и аптекарь» (surgeon and apothecary). — А. К.
3 The Origin of the Vaccine Inoculation, 1801. В своем «Исследовании» он пишет, что самые пожилые фермеры помнят болезнь под названием коровьей оспы, и что она так называлась всегда, насколько им известно, но им не приходило в голову связать ее с натуральной оспой. «Исследование» Дженнера считается одной из священных книг медицины, но сейчас ею особенно не интересуются даже официальные лица, имеющие отношение к этому предмету. Например, бывший заведующий Управлением статистики Шотландии (д-р Старк) в своем отчете за 1870 год на стр. 32 сетует на невежество публики в вопросах вакцинации, и начинает свою проповедь с замечания, что именно Дженнер впервые назвал заболевание коровьей оспой.
4 Крейтон имеет в виду слова Флюэллена из трагедии Шекспира «Генрих V»: «…Если вы посмотрите на карту мира и сравните Македонию и Монмут, даю вам честное слово, вы убедитесь, что они, как бы это сказать, очень похожи по местоположению. В Македонии есть река, и в Монмуте точно так же имеется река; в Монмуте она называется Уай; но вот как называется та, другая река, у меня совсем вылетело из головы. Но все равно они похожи друг на друга, как один палец моей руки на другой, и в обеих водятся лососи» (пер. Е. Бируковой, ПСС В. Шекспира, 1959). — А. К.
5 Contributions to Physical and Medical Knowledge, edited by Beddoes. Bristol, 1799, p. 420.
6 По поводу легенды о гольштейнской оспе можно почитать краткое изложение эссе Хеллуэя в Hufeland’s Bibliothek der practischen Heilkunde, 1801. Хеллуэй также открыл четыре ложных вида оспы («желтая оспа», «черная оспа», «белая оспа» и т. д.).
7 Так произошло при болезни недалеко от Монпелье в 1781 году, о которой расплывчато сообщил протестантский пастор Рабо, а в 1821 году Юссон (Dict. des Sc. Med., art. «Vaccination») утверждал, что именно это событие послужило источником идей Дженнера о коровьей оспе.
8 Hufeland’s Journal, vol. x. pt. 2, p. 187.
9 Собачник аптечный, он же череда трехраздельная (B /> 10 Собачья роза, она же шиповник собачий (Rosa canina), листопадный кустарник с плодами оранжево-красного цвета из семейства Розовые. — А. К.
11 Ga /> 12 Этот год эксперимента Джести известен из надписи на его надгробии, находящемся на церковном кладбище Уорт Мэтрверс. Вакцинаторы, отколовшиеся от Дженнера в 1801—1802 годах, воздали должное Джести и даже заказали его портрет для Института оспенных вакцин (Vaccine Pock Institution). Джести умер в 1816 году.
13 См. Baron i. pp. 48, 49.
14 Мур, в своей «Истории оспы» (London, 1815, p. 81), пишет, что во Франции petite (фр. маленькая. — Прим. перев.) стало ставиться перед vérole (фр. сыпь, сифилис. — Прим перев.) «примерно в 15 веке». Но похоже, что только в самом конце этого века слово vérole начало использоваться само по себе. См. также Littré, Dict. de la langue Francaise, art. «Vérole».
15 Bohn, Handbuch der Vaccination. Leipzig, 1875, p. 7.
16 Natural and Political Observations upon the Bills of Mortality, 3rd ed. London, 1665. Джон Гронт (1620—1674) — один из основоположников демографии и эпидемиологии, по настоянию короля Чарльза II был избран членом Королевского общества (несмотря на очевидные заслуги, его кандидатуру пытались отклонить, так как по профессии он был галантерейщиком). В книге «Естественные и политические наблюдения за сводками смертности» (1662), на третье издание которой ссылается Крейтон, впервые дал оценку демографии Лондона. — А. К.
17 См. сводные таблицы в Guy, Journ. Statist. Soc. London, 1882, p. 430.
18 Сиденгам Томас (1624—1689) — знаменитый английский врач, которого при жизни называли «английским Гиппократом», автор многочисленных трудов. Первым описал малую хорею, известную также как пляска святого Витта. — А. К.
19 Из записей городского совета Эдинбурга, в Phil. Trans. xlii. p. 420.
20 «Они вредят целому поколению человечества в вашем королевстве, они переносят сифилис от одной женщины к другой» и т. д. Цитируется по Beckett, Phil. Trans. xxx. (1718), p. 845. В «Хронике» Фабиана, написанной предположительно незадолго до его смерти в 1512 году, говорится (Ellis’s edition, p. 653) что Эдуарда IV во время кампании 1463 года против скоттов «посетила болезнь щербин». Конечно же, то, как Фабиан назвал болезнь короля, не имеет никакого отношения к диагнозу, но он, скорее всего, использовал слово, бывшее в широком употреблении. Возможно также, что как раз во время написания «Хроники» болезнь, которая в 1530 году называлась «щербины», pox, как уже говорилось выше, появилась в Англии около 1495–1497 годах.
21 В словарях Уэбстера, Тодда и прочих говорится, что изначально слово pox означало натуральную оспу и «очень часто употреблялось в качестве восклицания или ругательства». Эта нелепая ошибка восходит к замечанию д-ра Фармера, комментатора Шекспира. В «Бесплодных усилиях любви» (v. 2) придворная дама восклицает: «A pox of that jest!» — «Чтоб сифилис изрыл все твое лицо!», на что Теобальд (1688—1744, также комментатор Шекспира. — Прим. перев.) пишет, что такой язык не подходит для дамы. Фармер отвечает: «Но нет нужды беспокоиться, она говорит об оспе», ведь дама отвечает на реплику: «Oh that your face were not so full of O’s!» — «Ведь на лице у вас немало О!» (перевод М. А. Кузьмина), то есть лицо покрыто оспинами. Даже если имелось в виду именно это значение, то этот образ был придуман специально для этого случая, или же это была присущая Шекспиру игра слов. Фармер подкрепляет свой комментарий двумя ссылками на современное использование. Он пишет, что у Дэвисона есть канцонетта, посвященная «on his lady’s sickness of the poxe» — «его даме, заболевшей оспой». А во всех трех прижизненных изданиях «Поэтической рапсодии» Френсиса Дэвисона (1602, 1608 и 1611) название поэмы выглядит как «Upon his Ladies sicknesse of the Small Pocks» (разница в употреблении слова pox и smallpox. — Прим. перев.), но при незаконной и невнимательной перепечатке 1621 года, к которой и обращается Фармер, слово small пропущено печатником, как и имя автора, стоящее внизу стихотворения — Т. Спилмен, поэтому Фармер приписал его Дэвисону, хотя Дэвисон смог отделить это стихотворение, вместе с произведениями сэра Джона Дэвиса, от своих собственных сочинений. Дэвисон знал и французское выражение, что явствует из заглавия его перевода эпиграммы Марциала о питье из одного стакана — «À Monsieur Naso, vérolé» («Господину Назо, сифилитику»). А вторая ссылка Фармера касается письма д-ра Донна его сестре, где он, вне всякого сомнения, употребляет слово pox для описания оспы. Также я обнаружил еще одно похожее употребление слова pox д-ром Донном: в своем письме сэру Р. Д. он пишет о «моем Л. Харрингтоне», что «теперь они знают, чем он болен — это оспа, смешанная с корью» (оспу д-р Донн называет словом «pox». — Прим. перев.). Но подобное упрощение, сделанное д-ром Донном в XVII веке, исключительно, и не стало общепринятым.
22 De morbo Gallico 2 tom. Venetiis, 1566.
23 Geschichte der Lustseuche, Part I., 1783, p. 131.
24 См. великолепное собрание данных о поражениях кожи во время большой эпидемии в Häser’s Geschichte der Med. u. ep /> 25 Известно, что впервые слово в этом значении использовал Константин Африканский, который примерно в 1060 году привез в Салерно арабское учение о врачевании.
26 Беккет (Phil. Trans. xxxi. p. 56) пишет: «На поверхности их тел много язв или пустул, значит, это сифилис».
27 См. «Гамлет», действие 5, сцена 1, первый дворянин.
28 С 1787 года он обещал представить Королевскому обществу работу о миграции птиц. Она была напечатана после его смерти в Phil. Trans. vol. 114 (1824). Работа представляет собой бессвязные риторические рассуждения, не имеющие никакой научной ценности. Барон же совершенно серьезно утверждает, что Дженнер «установил законы, управляющие миграцией птиц» (Life, vol. i. p. 118).
29 Клайн Дженнеру, 11th Aug., 1796, in Baron i. 134.
30 Адамс Джозеф (1756—1818) — английский врач и хирург. За свою книгу «Болезнетворные яды» был удостоен степени доктора медицины Университетом Абердина. Впоследствии стал адвокатом дженнеровских прививок коровьей оспы, распространял их на Мадейре. После смерти д-ра Вудвиля (см. далее в этой книге) занял его пост в Оспенном госпитале в 1806 году. В течение многих лет редактировал «Лондонский медицинский и физический журнал». — А. К.
31 Хейгарт Джон (1740—1827) — английский врач, ставший знаменитым в родном Честере, где он проработал 30 лет. Установил необходимость изоляции при первых признаках лихорадки больных от здоровых, и тем самым эффективно препятствовал распространению натуральной оспы. За свою практическую деятельность и работы «Исследование, как предотвратить натуральную оспу» (1784) и «Краткое изложение проекта искоренения натуральной оспы в Великобритании и введения массовой инокуляции» (1793) был избран членом Королевского общества. Первым продемонстрировал эффект плацебо в медицине. — А. К.
32 Жимбернат Мануэль (1734—1816) — испанский хирург и анатом, профессор анатомии в Барселоне, позднее директор Королевского колледжа по хирургии в Испании и личный хирург короля Карла III, автор современной техники пластики бедренной грыжи. Его именем названа связка гребня лобковой кости. — А. К.
33 Дженнер Муру, ок. 1809 года, в Baron ii. 364.
34 Подробнее об истории отказа Королевского общества публиковать статью Дженнера см. Baxby D. Edward Jenner’s Unpublished Cowpox Inquiry and the Royal Society: Everard Home’s Report to Sir Joseph Banks Medical History 1999; 43:108–110. — А. К.
35 Гатти Анжело (1724—1798) — итальянский врач, профессор медицины в Университете Пизы. Саттон Даниэль (1735—1819) — английский хирург. Крейтон имеет в виду практиковавшиеся ими инокуляции, которые заключались во внесении с целью профилактики болезни не гноя из созревшей пустулы больного натуральной оспой, а лишь воспалительного экссудата, взятого в самом начале формирования пустулы у привитого. — А. К.
36 Salmade, La Pratique de l’Inoculation. Paris, An. vii. (1798) p. 51.
37 Сили Роберт (1797—1880) — английский хирург, член Королевской коллегии хирургов, известен своими исследования коровьей оспы, в первую очередь работой «Наблюдения над Variolæ Vaccinæ» (1840). — А. К.
38 Trans. Prov. Med. and Surg. Association, 1840 and 1842.
39 Дженнер никогда публично не защищал свое нововведение, но среди бумаг, найденных после его смерти, была такая запись, опубликованная Бароном (ii. 30): «Натуральная оспа имеет то же происхождение, что и коровья оспа, и если последняя появилась вместе с животными, то первая обязана ей своим происхождением. Поэтому я назвал свою первую книгу «Исследование причин и действия Variolæ Vaccinæ»; с той поры многие называли это обстоятельство счастливым предвидением связи, которую будущим доказательствам было предназначено обосновать».
40 Med. and Phys. Journ. i. (1799), p. 318.
41 См. Whewell, History of the Inductive Sciences, со ссылкой на то, как была принята теория Томаса Янга о волнообразном характере света (1802). источник Понравилась статья? Поделись с друзьями! 36 |
